Нестерпимо хочется в дуры — будто это какая-то деревня в средней России, куда можно уехать, собравшись в один день.
И не как обычно — с маленькой сумкой, в которой ноут, балетки на смену и салонный шампунь, остальное купим, а с клетчатыми баулами, рюкзаком и корзиной, прикрытой сверху белым платком. Сидеть на перроне на сумке, тревожно озирая свое добро, корзинка на проходе, и ее цепляют пассажиры, девки рвут колготки о торчащие прутики, матерятся, шалавы, но мне не до них, не встать, не подвинуть к себе — неудобно. Объявят посадку. Сесть, выдохнуть, дождаться движения с обязательным «ну, поехали». Отдать проводнице билет, взять белье, «мужчина, выйдите», переодеться, достать из пакета яйца, соль, хлеб и ногу, и тут только понять, что корзинку все-таки спиз..ли. Впрочем, я и не помню, что в ней было. Храпеть. Ехать не менее суток, а лучше двое, чтобы растерять гонор и остатки лоска, набраться смирения, научиться мерным мыслям и медленному времени. Доехать на рассвете, за пятиминутную стоянку успеть ссыпаться и двинуть к автобусу. Полтора часа просидеть в тени, дождаться, влезть, сорок минут по тряской дороге, и все, я уже в дурах.
Я уже в дурах, и мне хорошо, марля на окнах от мух, паутина в углах. Распакуюсь — окажется, все барахло, все старое и ненужно: лежалые халаты, байковые и простые, побитая молью кофта, другое теплое, ватное, шерстяное, носки, попахивающие козой, наволочка с бельем и документами, сапоги. Зачем все это? Затем что дура. Это моя скука. В другой сумке — пара тетрадок и конверты, три ручки и двенадцать цветных карандашей, вырезки из журнала «Здоровье», часы, отрывной календарь, радиоприемник и кастрюля. Это моя глупость. А в рюкзаке еда, водка — с мужиками за дрова расплатиться. Деньги, кроме тех, которые в лифчике. Таблетки от давления, от живота и от сердца, мазь от спины, горчишники. Это мое спокойствие. Буду так жить, ничего не ждать, помнить то, чего не было, все беречь, мало тратить. Ходить на реку, ночью спать, просыпаться утром, варить обед, сажать картошку. Зимой только, может быть, разрисую стены углем и раскрашу все вокруг цветами и узорами, но к лету забелю. Буду жить хорошо. Иногда разве задумаюсь — что там было, в корзинке-то? Только какая разница, всяко лишнее оно, раз мне без него хо-ро-шо.