Вчера встретила в ленте статью о педофилии, а в комментариях воспоминания девушек о том, как оно было. Воспоминания не мои, ими делиться не буду. У меня свои есть. Не могу сказать, что это детская травма, я могу легко об этом рассказывать и мне скорей смешно, как оно тогда всё вышло, чем я думаю, а что, если бы было иначе. Не было бы. Но об этом потом. А так я помню и время дня, и время года. И вообще всё.
Мой детский сад был рядом с домом. И мы туда с подругами ходили гулять по выходным. Ну, там площадка, качели. Уже в школе учились, но туда заходили. И вот как-то вечер, сумерки, тепло. И я повернула голову в сторону веранды, а там дядька стоит и что-то дёргает с небольшой амплитудой там у себя, в районе паха.
Ну, как вообще это всё называется я не знала, но позвала подругу и мы встали и смотрели на дядьку. Не долго. Через минуту – две он собрал свои рыболовные страсти и растворился через дыру в заборе. Когда я там как-то гуляла одна и тоже кого-то увидела, просто ушла.
Потом классе в восьмом, что ли, мы шли с диспансеризации из поликлиники в школу. Май, тепло. Я хожу быстро, поэтому шла чутка вперёд. Иду, своё думаю.
Поворачиваю голову в сторону дороги, а рядом со мной, очень медленно, едет скорая. А там дядька сидит, улыбается, одной рукой машину рулит. А в другой руке у него какая-то херня прям, неприятное что-то.
Я и тогда была ещё не очень образованная. Одноклассница как-то принесла в школу журнал для учителей, со статьёй про письки в разрезе у мальчиков и у девочек, и про половое воспитание. Но журнал у нас отняли, одноклассницу отчитали, всех пристыдили . Был небольшой лё скандаль, но забылся. Мы только тогда не поняли, почему про письки пишут, а читать про них не положено. Ну вот, скорая, значит. И дядька. И что-то неприятное у него в руках. Ну, я остановилась, присмотрелась.
Он тоже остановился, окошко приоткрыл. А я поворачиваюсь к одноклассницам, машу рукой и кричу: «Девчонки, бегите сюда, смотрите тут что!». Скорая тут же уехала. На вызов, видимо.
Когда нам было по пятнадцать, мы с подругой поехали гулять, день Москвы был или что-то такое. В общем, тепло и хорошо. С какими-то мальчишками познакомились, телефонами обменялись. И поехали домой. Едем с ней в автобусе, к нам подсаживается дяденька. Ну, как дяденька, нам показалось, что дедушка.
И говорит: «Девочки, пойдёмте со мной, я вам покажу кое-что (может, он и говорил, что именно, да я забыла), тут недалеко». Прям так уговаривал.
Я сижу, думаю, что не охота мне никуда идти, домой надо, мама ждёт. То есть, никакого подвоха не заподозрила. А подруга моя по паспорту на полгода старше, а головой так уже далеко впереди меня, она и с мальчиками целовалась (я-то девочка с книжкой под подушкой), она и говорит: «Вы что, мужчина, обалдели, куда мы с вами пойдем, ночь на дворе и мы вас не знаем». Мужчина вышел.
Когда мне было 16, мозгов в плане сексуального образования у меня не прибавилось, а вот юбка вязаная была. Такие у всех девочек были, если деньги есть, потому что это модно. Юбка вязаная и свитерок удлинённый с люрексом. И вот я хожу в этой юбке по Марьинскому мосторгу, нитки-пуговицы разглядываю. Тогда в магазинах яркого и красивого было немного. Зимой – лыжная мазь в магазине Спорт на Тверской, я туда ездила её рассматривать, в остальное время года я ходила смотреть нитки-пуговицы в Марьинский.
И чувствую, что мне что-то мешает разглядывать. Давит. Какая-то труба посторонняя мне сзади давит. Откуда, думаю, в Марьинском труба, не завод же. Я оглянулась, а там лицо дядькино и на нём такое «а я чо, мне тоже пуговицы смотреть».
Ну, я отстранилась раз, опять чувствую, второй, потом просто ушла оттуда.
И последний раз, мне 19 и я стою на Цветном, в метро, жду своего молодого человека. А время уже около одиннадцати, народу немного. А моего всё нету. И тут замечаю, прислонился один к колонне, молоденький, чуть старше меня, лицо не славянское, но жалобное такое.
Вытащил, значит, член свой из штанов, а сам рукой меня манит и говорит: «Подойди, пожалуйста, постой рядом». Это первый такой на моей памяти. И последний. Молодое поколение, интерактив хочет.
Я ему говорю: «Ты охуел что ли совсем?!». Он взодхнул и за колонну отполз. Только лицом оттуда выглядывал. Минутку, потом глаза закрыл, а потом уж и поезд приехал. Поезд приехал, он уехал. Даже молодому человеку пожаловаться не на кого было.
Родителям я никогда об этом не говорила, а вот детям обязательно расскажу. Нет, не подробности моего детства. А стратегию поведения в таких случаях.
Пусть у них вместо мысли «Взрослых надо слушать», будет стратегия поведения. Мне мама каждый день повторяла, уходя на работу:
Ни к кому не подходи, ни с кем не разговаривай, ни у кого ничего не бери. Своим я расскажу, пожалуй, больше.
И никто меня не убедит, что я сама виновата. Пока я не сняла с кого-то штаны, несмотря на сопротивление, я не виновата. И не провоцирую. У людей вкусы разные. Иная табуретка не избежит, чтоб на ней голая жопа не поёрзала. Так что, если кому-то было прикольно потереться хуем о мою вязаную юбку, то я тут ни при чём. Если каждый день детства думать «Можно ли мне надеть на прогулку красивое платьице или нет, или я кого-то спровоцирую», это всё детство себе можно сломать.
А, там, в начале, я написала, что ничего серьёзного со мной не было бы. Ну, как, у моего ангела-хранителя крылья большие, я проверяла.
Это раз. А два, я почему-то точно знаю, что меня нельзя бить и обижать. Словом меня можно сильно задеть, я даже порой цепенею от некоторых высказываний и ответить не могу. А вот бить меня нельзя. И ширинку разевать на меня нельзя. Если мне этого не хочется. Я не знаю, как мне родители это внушили. Но своим я тоже как-то попробую.