Дела сердечные — от артуровских легенд до Тристана и Изольды
Само слово «романтика» происходит от слова «роман» — что означает «повествование» на одном из романских языков, отделившихся от латыни (итальянском, французском, испанском, португальском, румынском). Эти истории чаще всего сопровождаются приключениями рыцаря, цель которого — проявить себя в битве и в постели. В течение долгого времени французское слово «роман» олицетворяло литературный жанр, сегодня известный под английским словом «novel». Эротическая любовь в Средние века и даже сейчас была так тесно связана с любовными историями, что сложно определить, что было раньше: создали ли французские средневековые истории (романы) видение того, что мы сейчас называем романтикой, или же романтическая любовь предшествовала сказителям?
Конечно, история первой половины двенадцатого столетия об Абеляре и Элоизе, показывает, что трубадуры не были первыми средневековыми европейцами, которые были увлечены феноменом страстной любви. История соблазнения клирика Абеляра своей даровитой ученицей Элоизой, её беременности их сыном Астролябием, тайной свадьбы и последующего оскопления Абеляра руками мстительного дяди Элоизы была уже широко распространена во время жизни пары.
Для средневековых сказителей и менестрелей прославление человека, влюбившегося с первого взгляда или же обретшего счастье с любимым, было обычной тенденцией. Взять, например, поэта двенадцатого века Кретьена де Труа (1130-1191 гг.) в то время, когда он находился под патронажем Марии Французской, дочери Алиеноры Аквитанской и Людовика VII. При дворе Марии в бурлящем шумном городке поэта, где любовь была поставлена во главу норм поведения, Кретьен стал постоянным глашатаем любви.
Все пять артуровских романов Кретьена изобилуют использованием слова «сердце» («cuer» на старофранцузском). Обращения к сердцам героев, будь то Клижес, Ланселот, Эрек, Ивейн или Персиваль, часто появляются на страницах историй об их увлекательных приключениях. Чаще всего их сердца наполнены грустью, страданиями, сожалением и болью из-за разлуки с любимыми. Эти негативные эмоции подталкивают героев к действию с надеждой на то, что по преодолении всех препятствий, их сердце наконец обретёт счастье.
Сердце, прославляемое средневековыми сказителями, было всегда верно одной истинной любви. Как писал Кретьен де Труа в своём непревзойдённом «Ланселоте»: «Одно в нём сердце, и оно / Ему уж было не подвластно, / А госпоже другой причастно, / И он был сердцу не уставщик. /Любовь, сердец людских управщик, /Там дело сделала своё». Сердце, превозносимое авторами 12-го века, всегда было полно веры в свою настоящую любовь. Аналогично клирик Андрей Капеллан, который также был под покровительством Марии Шампанской, писал в своём латинском трактате «О науке куртуазной любви» (De arte honeste amandi): «Истинная любовь соединяет сердца двух людей с таким большим чувством, что они не желают объятий других». Здесь и в других частях трактата Капеллан вторит идеям, которые уже выразил исламский философ Ибн Хазм веком ранее. Верность возлюбленному присутствовала в средневековой литературе вне зависимости от того, что происходило в реальной жизни.
Исполнение долга верности предписывалось вне зависимости от того, была ли привлекающая вас женщина девственницей или же замужней. Очевидно, когда желанная женщина являлась чьей-либо женой, наличие любовных отношений было, мягко говоря, проблематичным. Истории Тристана и Изольды, Ланселота и Гвиневры и других согрешивших пар говорят о привлекательности запретного плода. Хотя мы никогда не узнаем о том, насколько измена была распространена на самом деле, средневековое общество, по видимости, было одержимо явлением прелюбодеяния, раз ему уделено внимание в многочисленных стихотворных формах повествования высокой культуры и популярных сатирических рассказах — фаблио.
Из-за страха, что женщины могут родить внебрачное дитя, феодальные практики делали для них затруднительным уединение. Дворянки же с рождения были постоянно окружены другими женщинами — родственницами и прислугой, которым было приказано главой семьи, мужчиной, бережно приглядывать за его женой и дочерьми.
Одна из причин популярности историй о прелюбодеянии заключалась в модном при дворе Марии Шампанской убеждении, что настоящая любовь не может процветать в браке. Когда её спросили, она ответила недвусмысленно: «Мы заявляем и утверждаем однозначно, что любовь не может распространять свою власть на супружескую пару». Она рассуждала так: влюблённые свободны проявлять или скрывать свою любовь, тогда же как супруги обязаны удовлетворять друг друга, поэтому они и не подвержены любовным порывам. Вторя своей покровительнице, Капеллан, в первую очередь, защищал идею, что любви нет места между мужем и женой. Однако к концу трактата мнение клирика изменилось.
Возвращаясь к христианской позиции, он заявлял, что первым правилом (из тридцати одного) для влюблённых было «Брак не является убедительным оправданием не любить». Вероятно, Капеллану — представителю церкви — была всё-таки не близка негативная позиция по отношению к супружеской любви, которую занимала Мария и люди её круга.
Французы изобрели жанр, немцы быстро его переняли. Обратимся к Тристану и Изольде, чью историю мы знаем в основном по версии Готфрида Страсбургского (примерно 1180 — 1210) и по созданной шестью веками позже всемирно известной опере Вагнера. В ходе приключений, достойных супергероя, Тристан доказывает, что он идеальный рыцарь, но, когда он отправляется из Корнуолла в Ирландию, чтобы ухаживать за Изольдой для своего дяди, короля Марка, его судьба решается бесповоротно. На обратном пути Тристан и Изольда выпивают по ошибке любовный напиток, сваренный для брачной ночи Марка и Изольды. На корабле между юношей и девушкой вспыхивает любовь. Отныне ничто не могло ослабить взаимную страсть, овладевшую их телами. По возвращении в Корноулл, они продолжали поддерживать тайные эротические отношения после того, как Изольда вышла за муж за Марка.
Одна из наиболее известных сцен происходит в лесной пещере. Это место, где правит естественная сексуальная любовь, где нет искусственных общественных и религиозных конструктов. Занятие любовью в пещере возведено в форму преданности, которая объединяет тело, сердце и дух. Вот несколько строчек из этой оды любви: «Они насыщались в пещере ничем, кроме любви и вожделения … чистая преданность, любовь стала сладкой, как бальзам, что нежно ласкает тело и чувства, удовлетворяет сердце и душу … они никогда не думали о какой-либо еде, кроме той, из-за которой сердце удовлетворяло желание, глаза светились, а тело пребывало в блаженстве».
Готфрид восхваляет эрос и не пытается отвечать на вопросы морали, затрагиваемые изменой. Он помещает сердце в центр Вселенной, предполагая, что оно должно руководить человеческими делами, невзирая на любые препятствия. Один современный критик, комментируя произведение, пришёл к выводу: «Всё дозволено тому, кто любит».
К 1200-му году и во французской и в немецкой высоких культурах, эротическая любовь была наравне или даже превосходила значимость, которую она имела в древних Греции и Риме. Любовь может восприниматься как безумие, но такое безумие, ради которого стоит жить и умирать. Тристан и Изольда умрут от любви. В немецком даже есть слово для обозначения этого — «liebestod» (от «liebe» — любовь и «tod» — смерть). Столетия спустя эта эротическая трагедия вдохновит Вагнера на создание оперной версии Тристана и Изольды.
Средневековые тексты изображали мужчин и женщин, которые не очень-то отличались друг от друга в сердечных делах. Как и мужчины, женщины имели сердца, которые были открыты для любви, испытывали желание и тоску, и также были способны на ревность и отчаяние. Несмотря на различия и неравенство, это имело место между мужчинами и женщинами Средних веков, любовная сфера считалась царством равных возможностей.